Глава XVIII - Исфахан – бывшая столица

Мы приехали в город под названием
Спахам, который до недавнего времени
был известным городом.
Джосафа Варбаро (1474),
«Путешествие в Персии», с. 71.

Сады, дворцы и павильоны, мечети и медресе, базары, великолепные мосты, и, прежде всего, великолепная царская площадь – это впечатления, которые путешественник получает от Исфахана. Они такие яркие, что время притупляет их очень медленно. Город считался столицей Персии с XVI по XVIII век, прежде чем Тегеран узурпировал свою власть в качестве столицы шахского владычества. Исфахан, тем не менее, сохраняет свой традиционный титул Nisf-i Jahan, «Половина мира», несмотря на то, что остальной мир сегодня может знать его только как центр торговли коврами, или, возможно, как место персидского романа Хаджи-баба из Исфахана.

Город находится в главном тракте страны, который простирается вокруг него на многие километры. Вход в город осуществляется через лабиринт, обнесённый стеной виноградников и садов, разнообразие цветов которых напоминает персидский ковер. Мечети пронзают линию неба, их стройные минареты и бирюзовые купола соперничают с лазурным цветом небосклона. Тополя и платаны придают изящество и зелёный оттенок местности. Отдалённые холмы образуют зубчатый фон общей картины. Особенностью ландшафта является большое количество голубиных башен, которые стоят вдоль дорог и возвышаются кое-где на равнине. Эти башни построены из глины и кирпича, они похожи на ветряные мельницы, которые потеряли свои руки и паруса. Голубиные башни дают убежище для мириад голубей и образуют прибыльный источник дохода для тех, кто продаёт помёт птиц, который используется в качестве удобрения на полях.

В отношении достопримечательностей Исфахан предлагает путешественнику, больше интересных объектов, чем любой другой город Ирана. Но всё великолепие, которым город обладал триста лет назад, он растерял за то время, когда потерял статус столицы Персии. Ранние европейские путешественники, такие как Тавернье, Шарден, Сансон, Фрайер и Кемпфер, посетившие Исфахан в годы правления шаха Аббаса Великого, чьё щедрое гостеприимство для иностранцев не знало границ, описывают его двор. Город никогда полностью не оправился от удара, который ему нанесло в восемнадцатом веке афганское вторжение. Разрушения нанесли такой большой ущерб, что императорский престол пришлось перенести в Тегеран.

Однако, осталось достаточно много старого блеска, для того чтобы сделать Исфахан – персидским Дели и достойным соперником его современному преемнику на каспийском побережье. Некоторые современные писатели продолжают оплакивать упадок Исфахана и его исчезнувшую славу, называя Исфахан Zil as-Sultan, что означает «Тень Султана», принадлежащая его правителю, брату шаха, который символизирует ту тень, какую Тегеран отбрасывает на Исфахан. С этим пессимистическим взглядом трудно согласиться, глядя на великолепные мечети, медресе и прекрасные царские дворцы. Общий вид города сегодня поражает воображение, растёт благосостояние жителей, хорошо развита коммерческая деятельность, присутствуют признаки растущей торговли, рисующие обнадёживающее будущее.

Я назвал Исфахан современным городом, таким он выглядит сегодня благодаря сохранившимся следам красоты, которые оставил здесь шах Аббас I (современник королевы Елизаветы) и его преемник в семнадцатом веке. Исторически Испахан, или Исфахан, как обычно называют его местные жители, может претендовать на великую древность. Греческий географ Птолемей во втором веке после Христа, упоминает его под именем Aspadana, которое переводится с древнеперсидского как «Иметь лошадей в подарок» (Ptolemy, Geographia, 6. 4. 4).

История Исфахана

В пехлевийских текстах Исфахан упоминается как Spahan. В одном случае это название встречается в Авесте в комментариях (Phl. Vd. 2.23(52) cigun Spahan). В другой истории идёт рассказ о том, что правителем города был Спартак (see Justi, Iranisches Namenbuch, p. 307 b), который был, по-видимому, братом героя Рустама (Bd. 31.10, tr. West.SBE.5.140). Рустам и царь Кей Кавус побеждают врага Персии Афрасиаба в битве возле Исфахана (see Great Iranian Bundahishn, 41. 7, tr. Darmesteter, LE ZA, 2.402; cf. also West, Grundr.iran.Fhilol. 2.102). Ещё одно небольшое упоминание об Исфахане есть у Shikand Gumanik Vijar, 2.2 (West, SBE. 24.123, ed. Hoshangji and West, pp. 11.188).

Самая древняя часть города, расположенная в современном пригороде Джульфа, называлась арабами Джей, на пехлеви Грал, классическое название Габае связано каким-то образом с именем Кави – кузнецом, легендарным героем (cf.Shatroiha-I Airan,53 Gaf jr Gae, Strabo, Geog. 728 (ed.Meineke, 1015.2, and Ptolemey, Geog. 6. 4. 7. See Marguart, Eransahr .p.29. Persian Sad Dar, 63, 5 (sf. West, SBE. 24.323.) Justi, Grundr. Iran. Philol. 2. 485). По легенде он родом из Исфахана. Кави возглавил восстание против тирана Zohak, или ажи Дахака из Вавилона. Zohak представляет собой монстра, из его плеч росли две змеи, которых нужно было кормить каждый день мозгами детей. Когда тиран заставил убить двух сыновей Кави, кузнец поднял восстание, водрузил свой кожаный фартук на копье как штандарт и прошествовал с героем Феридуном в Вавилон. Они свергли и убили чудовище. Кожаный фартук, установленный на копье, стал национальным флагом Персии, сохранение этой драгоценной эмблемы было доверено Исфахану, и осталось его привилегией на века (See Yakut, p. 43).

Четверть населения Исфахана евреи, в начале времён их назвали Yahudiah. «Еврейство» получило своё имя по персидской традиции, по названию колонии евреев, которые пришли в Исфахан в качестве изгнанников из Иерусалима во время правления Навуходоносора (Al-Hamadhani, ed. De Goeje, Bibl. Geog. Arab. 5. 261-262, and Yakut, p. 613. On Nebuchadnezzar cf. also Gray, Kai Lohrasp and Nebuchadrezzar, in WZKM. 18. 291-298). Сасанидской царь Йаздагард полюбил еврейскую принцессу Гаэ и сделал её своей королевой. Исфахан, стал городом потомков этих изгнанников (See Shatroiha-i Airan, 53 (ed. Modi, pp. 111-113), and compare Darmesteter, Textes Pehlvis relatives au Judaisme, 2. 41, in Eev. Еtudes Juives, 19. 41; idem, La Heine. Shasydn Dokht, in Actes du Huitieme Congres International des Orientalistes, sec. 2. 193-198, Leiden, 1892).

В Исфахане довольно обширное поселение персидских евреев, насчитывающее около пяти тысяч человек.
История Исфахана со времён нашествия арабов мало чем отличается от истории других персидских городов, которые были последовательно завоеваны Махмудом Газни, Дженгиз Ханом и Тамерланом вплоть до конца шестнадцатого века, когда шах Аббас возвёл город в ранг столицы империи, достоинством которой она уже пользовалась, правда только над ограниченной провинцией.

Славу своего прошлого центрального положения Исфахан прочно держит в памяти своих жителей и иностранных путешественников. Даже если сегодня Тегеран имеет прочное преимущество в том, чтобы быть более открытым для Европы, несомненно и то, что в течение двух столетий своего господства Исфахан заслужил славу о красоте, в которую верил великий шах Аббас (see Browne, JEAS. 1901, pp. 411-446, 661-704. Cf. also Houtum-Schindler, Eastern Persian Irak, pp. 119-129, London, 1897).

Знаменитая площадь

Топографию Исфахана легко понять, если мы знаем, что город находится на северной стороне Зендан Руд, и что Джульфа, его армянский пригород, лежит на южной стороне реки и соединён с основной частью города несколькими прекрасными мостами. Сердце города и центральная достопримечательность – это великолепный Meidan-i Shah, царский дворец с прекрасным садом и большой площадью, которые упоминаются даже в Шахнаме. Дворец является одним из самых внушительных строений, которые я когда-либо видел (See Firdausi, Shah Namah, ed. Vullers-Landauer, 2. 746, and tr. Mohl, 2. 423).

Его длина с севера на юг составляет более четверти мили, ширина с востока на запад почти одну восьмую мили. По мере того как мы наклоняемся над ровной поверхностью, мы начинаем видеть мир с неожиданного ракурса, так и Исфахан триста лет тому назад. Представляешь, что когда-то правители в столице проводили парады традиционной верховой езды для персидских воинов здесь, на старинной площади. Приз, иногда золотой кубок, водружался на вершине шеста в середине обширной арены. Скакали всадники, выпускающие свои стрелы прямо на ходу, или оживала древняя игра поло, в которую играли знатные почитаемые правители города. Большой мраморный столб, на котором висели мишени для стрельбы всё ещё стоит на конце площади для того, чтобы придавать направление летящему мячу. Вот, что об этом говорит Омар Хайям:

Не спрашивают мяч согласия с броском.
По полю носится, гонимый Игроком.
Лишь тот, Кто некогда тебя сюда забросил, -
Тому всё ведомо, Тот знает обо всём.

Но в поло здесь больше не играют; только эпизодические парады, шествия и автопробеги, иногда старые модели машин ведут здесь свой медленный путь; через площадь сегодня везут товары на базар. Четыре стороны Майдана окаймлены невысокой стеной зданий, единый контур крыш которых перемежается в разных точках величественными постройками, имеющими ценные архитектурные достоинства.

Даю только краткое описание этого исторического места, ибо невозможно уже добавить что-либо новое, необычное, поражающее воображение ко многим другим авторам, которые уже успели оставить свои строки впечатлений со времён Тавернье, Шарден-Курзона и Брауна (Lord Curzon, Isfahan, Persia, 2. 18-69).
На северной стороне около дороги, ведущей на базар, находится Nakarah Khanah, «Мьюзик-Холл», «Полоса башни». Как и в Урумии и других городах Персии, на площади раздаются сигналы рога и выстрел из пушки, отмечающие восход и заход солнца. На восточной стороне площади светится синий купол мечети Шейха Лутфуллы, которая построена несколько веков назад. На южной стороне, ближе к середине, находится арочный портал, ведущий к красивой мечети Масджид-и Шах, «Царская мечеть».

Это прекрасный образец мусульманского святилища, основан в 1612 году шахом Аббасом, но сейчас, к сожалению, начинает приходить в упадок. На западной стороне большой площади, ближе к южной оконечности возвышается Царский дворец с грандиозным входом Али Капи, своего рода "Возвышенная porte." Али Капи с его высоким крыльцом открывает вход в колонный зал, в котором цари Сефевиды принимали послов. Он был использован также в качестве убежища для беглых должников и убийц. Сегодня царский дворец занимает правитель Исфахана принц Зилл-а Султан. Эта резиденция принца занимает значительную площадь со своими садами, кортами, и павильонами, один из которых, Chahal Situn, "Зал сорока колонн", был известен как веранда и тронный зал Шаха Аббаса.

Базары в Исфахане лежат за рядами зданий на северной и восточной стороне площади. Нужно пройти два-три километра под тенью зелёных платанов, вернее протолкнуться сквозь толпу верблюдов, мулов, тюков, носильщиков, покупателей, продавцов и менял и придёшь на базарную площадь. Базары имеют все характерные восточные черты. Их торговля сохранила для города некоторый престиж древнего города, который когда-то принадлежал Исфахану как торговому центру Персии. Парчовые полотна, войлочные изделия, сёдла, оружие и доспехи, посуда, изделия из серебра и из металла. Каждый день на базаре раздаётся стук молотка медника и удары молота кузнеца, творящего изделия из латуни. Они усердно занимаются изготовлением полезной кулинарной утвари и сосудов, которые часто становятся художественными образцами персидской металлообработки. К западу от Мейдана и за пределами территории Царского дворца вьётся парковая аллея, ведущая к реке. В крайней западной части, начиная с большой набережной, раскинулись сады известные под названием Hasht Bahisht, '"Восемь кругов Рая".

Chahar Ваgh и большой мост

Посреди этого "райского" сада стоит беседка, построенная Шахом Сулейманом, около 1670 года, это древний шедевр искусства династии Сефевидов, но с увяданием династии его красота и пышность ушли в прошлое (see Curzon, Persia, 2. 36-38; Brugsch, Im Lande der Sonne, pp. 317-319). Сам гранд-авеню называется Chahar Ваgh, «Четыре сада», в которых посадил виноградники Шах Аббас, когда украшал свою столицу. Это место иногда называют Елисейские сады Исфахана. Это длинный бульвар, почти три четверти мили от начала и до конца, и двести футов в ширину. Вдоль аллей бегут ручейки, перемежаясь фонтанами, высокие тополя и платаны, создают спасительную тень в дни, полные изнуряющей жары. Сегодня знаменитый сад забывает свою былую красоту, его окружает очевидное пренебрежение и увядание.

На восточной стороне этого затенённого проспекта, стоит впечатляющее здание, привлекающее внимание. Это медресе, образовательное учреждение, построенное около начала восемнадцатого века Шахом Хусейном, чьё имя оно в настоящее время и носит. Медресе предназначено для обучения мулл и дервишей. Красивый портал, с дверями инкрустированными латунью и отделанные серебром, вызывает восхищение, а его бирюзовый купол, опоясанный арабесками насыщенного жёлтого цвета, поражает своим изяществом. Но большая часть изысканной плитки на куполе отвалилась, некоторые из мраморных панелей на наружных стенах здания исчезли, зияют чёрными дырами разбитые окна. Несмотря ни на что в стенах медресе, в его арочных кельях, мусульманские студенты продолжают изучать Коран. В часы досуга они находят минутку, чтобы выкурить свои кальяны вокруг пруда, окружённого древними платанами, бросающими спасительную тень на раскалённые камни внутреннего двора.

Павильон зеркал

В конце аллеи Chahar Ваgh находится большой мост. Это один из пяти мостов, которые ведут за Zendah Rud в Джульфе. Этот мост называется Pul-i Ali Verdi Khan, по имени выдающегося генерала шаха Аббаса, он считается одним из красивейших мостов в мире. Мост около двенадцати ярдов в широну и триста восемьдесят восемь ярдов в длину, через реку последовательно протянулись тридцать четыре арки, построенные из прочного кирпича. Спроектирован и построен мост в виде виадука. Главная достопримечательность его – это графические аркады с каждой стороны, предназначенные для пешеходов. Арочные сооружения дают свободный проход проплывающим мимо кораблям. Сводчатый проход пронзают каменные арки, на которых построен мост, который может использоваться в качестве дополнительного пути передвижения, если это необходимо, то и весь день, от рассвета до заката, до темноты, до сигнала комендантского часа, отмечающегося рогом Nakarah Khanah. Этот великий мост переполнен непрекращающимися толпами, но и на других мостах также много народу.

Дело шло к вечеру, когда я впервые переступил Zendah Rud, получив возможность обозреть живописные окрестности. Длинные солнечные косые лучи касались берегов реки, чьи воды от тающего снега заливали ближайшие холмы и низины, мерцающая поверхность тихо покрывалась рябью от дуновений прибрежного бриза. Берега реки украшает богатая весенняя зелень, небо раскрашено под стать яркой ткани одежды молодой девушки, которую волшебный художник разложил на облаках, просушивая свои творения.

Джульфа - армянский пригород Исфахана

Менее чем за полчаса я добрался до Джульфы, армянского предместья Исфахана и резиденции большинства европейцев. Когда-то это был этакий персидский Версаль, царские угодья сефевидских правителей. Хотя Джульфа занимает более старинные земли, которые, возможно, даже древнее Gabe и Jei, тем не менее, её возраст исчисляется тремя столетиями. Своим названием и армянским населением Джульфа обязана военной судьбе и мудрости шаха Аббаса Великого. В 1603 году этот памятный монарх добился некоторых успехов в битве против турок на северо-западной области посёлка. После этой победы Аббас по политическим соображениям заселил несколько тысяч семей христианских армян от Джульфы до Аракса.

Армяне прекрасно себя здесь чувствовали, живо осваивая местные земли при либеральном обращении Шаха, но льготы и доброжелательность исчезли при последующих правителях. Они были менее щедры в своей политике по отношению к этим колонистам, численность которых значительно сократилась и продолжает падать вплоть до настоящего времени. Армянское население исчисляет сегодня не более трёх тысяч душ. Они всё ещё христиане, посещающие собор, построенный под покровительством Шаха Аббаса, и одно-два других места поклонения. Кроме того, среди армянских жителей английская миссия проводит серьёзную просветительскую работу.

У меня были с собой рекомендательные письма в дом миссии Англии. Хозяин и хозяйка миссии только на днях вернулись из двухнедельного путешествия по Ширазу, они были настолько загорелыми, что стали похожими на местных жителей. Через неделю-другую моё собственное лицо стало почти таким же тёмным, как у персов. Лучи тропического солнца Персии оставили на моём лице свои загорелые следы. Эти английские собратья приняли меня гостеприимно, в первый же вечер мы пили настоящий английский чай с молоком и вскоре почувствовали себя старыми друзьями. Они долго рассказывали о своих евангельских трудах, а также о благотворительной работе по оказанию медицинской помощи. Иногда к ним приходят больные и страждущие издалека, с расстояния в несколько сотен миль для лечения, облегчения боли, и некоторые, страдающие от последствий варварских увечий, нанесённых в качестве наказания, пример которых я видел во время моего короткого пребывания в Исфахане.

Варварская казнь и бесчеловечные наказания

По дороге из Исфахана рассказали, что напали на почтовый караван; предполагаемые виновники были схвачены, было тревожно на душе, но я старался не думать об этом. На следующее утро по дороге в город ехала небольшая компания возбуждённых людей. Впереди всех двигался человек, сидящий на муле. Он выглядел мертвенно бледным. Его правая рука была покрыта тканью, снизу тихой струйкой сбегал поток крови. Вроде ничего страшного в этой картине не было, но на небольшом расстоянии после первой встречи, шёл ещё один раненый человек, его пепельная бледность контрастировала с алыми каплями на пыльной дороге.

Он шёл пешком в полном одиночестве. Через сто ярдов следовал третий человек, сидящий на маленьком белом муле, который был обрызган кровью раненого всадника. Несколько женщин следовали за ними, они били себя по груди и расцарапывали свои щёки в кровь. Люди, шедшие позади страдальца, жестикулировали и проклинали всё вокруг на чём свет стоит. Видя, что мы чужеземцы, раненый человек воскликнул на персидском языке: «Пусть меч вашего правительства будет заточен, чтобы отомстить за это несправедливое наказание!» В одно мгновение меня осенило, что это были люди, осужденные за ограбление почты. Их правые руки были отрублены. Способ наказания очень жесток, но широко распространён среди местного населения.

Палач, совершающий наказание, может выполнить свою задачу только после большой дозы гашиша. Он хватает пленника за руку и своим ятаганом отрубает руку с запястьем. После этой безжалостной процедуры, провинившимуся не оказывают никакой помощи, только замотают тряпкой культю, предварительно промокнув повязку в растопленное масло, и отпускают жертву. Трое мужчин, после экзекуции направлялись к врачам миссии за помощью. Каждого принимал на осмотр хирург, сначала он отпиливал такое количество кости, чтобы кожа могла покрыть рану целиком, затем начинал антисептическую обработку.

Надо сказать, что этим всё не закончилось. Когда мы достигли Мейдан, там собралась толпа. Четвёртый заключенный был приговорён к смертной казни. В таких случаях казнь быстрая, но бесчеловечная. Голову обречённого поднимают за ноздри стальными крюками, откидывают её назад и мгновенно перерезают горло, при этом открывается сильное кровотечение. Жертву бросают на землю, из тела тихо и медленно уходит жизнь прямо перед глазеющей толпой. Родственники громко рыдают над безжизненным телом казнённого. Правосудие совершено, закон соблюдён.

Всё происходило на той же площади, возле дверей той самой почты, чей груз ограбили разбойники с большой дороги. Дорога была теперь безопасной, - rah salamat bud -, но каким путём достигнут покой!
Смертная казнь такого рода может быть необходимой мерой в Персии, но её варварство отвратительно. Она не искореняет преступность, ибо покой был недолог. После этого инцидента восемь мужчин были наказаны аналогичным образом на той же площади. Четырём из них перерезали горло, двум отрубили руки, а оставшимся двум подрезали сухожилия на ногах. Один из этих последних примерно восемнадцать лет назад уже потерял руку. Не знаю, умер ли он, в конце концов, от последней экзекуции или нет, но это жестокое наказание часто приводит к фатальным последствиям.

Есть ещё один способ наказания. Например, трём пекарям в Ширазе отрезали языки за то, что они продавали хлеб по слишком высокой цене. Как сказал мой знакомый корреспондент, Iran hamin ast: «Персия всегда такая!» По вопросу о персидских наказаниях я могу упомянуть один из смертных приговоров с помощью причинения пыток, который всё ещё применяется в стране. Этот метод называется gatching - от gach (гипс, раствор). Злоумышленника покрывают гипсовым раствором, чтобы сформировать столп у обочины дороги, но с открытым лицом, доступным публичному осмотру и оставляют там умирать.

После убийства последнего шаха были казнено пять заговорщиков, обвиняемых в предательских замыслах. Они были преданы смерти только что описанным способом. Их выставили вдоль дороги, ведущей в Шираз.
По дороге к городу Йазд месяцем позже я был свидетелем подобной казни, только к жертве отнеслись более милосердно. Мужчину поставили вниз головой, чтобы его страдания были менее продолжительными. Не исключено, что пирамиды человеческих черепов, оставленные в качестве памятников Чингиз-ханом и Тимуром Лангом, могут быть обязаны своим происхождением этой ужасной практике. Примеров других варварских методов мучения провинившихся предостаточно, но не буду больше на них останавливаться.

Зороастрийский купец Исфахана

Во время моего короткого пребывания в Исфахане я нашёл время, чтобы узнать были ли там кто-то из зороастрийцев, занимающиеся бизнесом. Я предполагал, что они должны быть в таком известном большом городе. Мои надежды были оправданы.

В пригороде Исфахана под названием Gabarabad, «Посление Габаров», стояли три столетия назад башни молчания (dakhmah). Об этом рассказывал немецкий путешественник Олеарий (Olearius, Persianische Reisebeschreibung, Hamburg, 1696, p. 293 (Kebrabath), p. 296 (Dakhmah)). До сих пор на моём пути через Персию ещё не встречались следы пребывания зороастрийцев. Мне только рассказывали в Миандоабе о мужчине по имени Баби. В городе Султанабад я слышал о двух-трёх габарах, которые ткали персидские ковры, но я не смог посетить их по дороге в Исфахан (See The Modern Zoroastrians of Persia, in Homiletic Review, 48. 14-19, New York, 1904). Поэтому это была моя первая возможность увидеть некоторых персидских последователей Пророка Древней Персии.

Мне рассказали о нескольких зороастрийцах, которые торговали в Исфахане. Трое из них жили в Исфахане, остальные были Gabars и постоянно находились в разъездах. Термин Gabars является уничижительным, будучи эквивалентным "неверующий", и никогда не используется самими зороастрийцами. Они называют себя Zardushtian, «зороастрийцы», иногда как Bah-Dinan, «те, кто из лучшей религии». Словосочетание Бах-Динан обычно используется парсами в Индии для обозначения мирян в зороастрийской общине.

Старая провинция Персии называется Фарсис, или Парсис, от Фарс или Парс. Что касается Fire Worshipper – «Аташ-Параст», зороастрийцы в Персии, также, как и в Индии возражают против этого названия. Они утверждают, что огонь — это символ или проявление Ормазда, эмблема чистоты и силы, а не божество поклонения. Например, христиан можно по символу веры называть «в крест верующих».

Благодаря доброте английского директора Императорского банка в Исфахане, я получил адрес главного торговца Габара, носившего старинное зороастрийское имя Бахман Джамсет, то есть Вохуман Джамшид. Я посетил его в магазине, который ему принадлежал. Хорошо, что он оказался в то время в городе. Это был человек выше шести футов роста, хорошо сложен, одет в одежду цвета нюхательного табака, свойственного Габарам. Его лицо было гладко выбрито, за исключением пышных чёрных усов. Внешность разительно контрастировала с магометанскими лицами, в которых очень заметна примесь чужеродной крови. Его лицо напомнило мне старые персидские скульптуры времён Сасанидов в Бехистуне и Так-е Бостане, особенно грубые барельефные фигуры, вырезанные на валуне рядом со знаменитой надписью Дария.

Его манеры были вежливы и достойны, но мне не удалось сразу понять, о чём он так беспокоился. Взгляд Бахмана нервно перемещался с предмета на предмет, избегая моих глаз, особенно когда я начинал расспрашивать его о зороастрийской религии. Только немного времени спустя я понял, что он не хотел общаться в присутствии мусульман. Он колебался, не мог свободно говорить о своей вере. Тогда мы запланировали встречу на следующий день, но, к сожалению, не сложилось, поэтому Бахман посоветовал зайти к его брату Рустаму Шах Джахану, в Ширазе, обещая мне радушное гостеприимство своего родственника и интересный рассказ о зороастризме и его последователях.

В Исфахане мне нужно было посвятить себя исследованию ряду других вопросов. Мне был интересен город и его история, несмотря на признаки распада и несмотря на то, что исфаханцы всегда имели репутацию ненадёжности и поверхностности, как мишура и облицовка на их зданиях. Вопрос положения жизни жителей города был не менее важен. Чем они живут, как им оказывают медицинскую помощь, новое мусульманское влияние на древние уклады жизни как сочетается в культуре населения, что принималось жителями, что отторгалось, буквально каждая мелочь мне была интересна. Кроме того, здесь были возведены прекрасные мечети Абдуллы с высокими минаретами. Словом, вопросов было много и всё хотелось исследовать, со всем познакомиться, увидеть всё своими глазами, составить личное мнение.

Стройные башни, которые поднимаются с крыши гробницы, колеблющиеся взад и вперёд, описывающие угол в несколько градусов, когда их просто чуть толкнула рука, тоже хотелось увидеть. Но, увы, мне пришлось отказаться от этого зрелища для того, чтобы ускорить свой отъезд снова на юг. Я стремился посетить исторические места Пасаргадов и Персеполя. Таким я планировал свой путь ещё в Америке. Впереди меня ждал Шираз, где меняли лошадей, следующим по главному пути следования персидской почты, поэтому я решил отказаться от своего каравана и позволить нашему предводителю Шахбасу вернуться домой в Урумию с его лошадьми. Мне было жаль прощаться с полюбившимся Рахшем, на котором я так долго ездил. Мой слуга Сафар также несколько неохотно расстался со своим конём, но прощание состоялось, оседлали новых лошадей, взвалили тяжёлый груз на бока мулов и отправились за новыми впечатлениями, новыми исследованиями.

Я не забыл написать рекомендательное письмо для Шахбаса, в котором упомянул о его службе каравану, о его смелости, расторопности, практичности. Глядя на его широкую улыбку, осветившую его круглое лицо, впрочем, таким я его наблюдал в течение четырёх недель, ему понравились мои слова рекомендаций. Я заплатил ему сполна за месяц работы, дал чаевые от двух до четырёх кран, что составляло от двадцати до сорока центов за каждый день его службы. Затем добавил ещё один томан (доллар) за каждый день, на который ему удалось сократить путь, приезжая в города назначения раньше намеченного срока. На этом наша сделка завершилась, но я хотел бы получить два вьючных каната на память, потому что они были использованы во время копирования Бехистунской надписи. Шахбас взял с меня жёсткую цену за верёвки, но сегодня я рад, что они у меня есть в качестве напоминания о подъёме на легендарную гору и обо всём путешествии по стране.

Через Йездихаст в Мешад-и Мургаба

Расплатившись с главой своего каравана, я закончил со всеми приготовлениями к новым приключениям, наступил вечер, стартовать было поздно, но мы всё равно отправились в дорогу, отпустив лошадей лёгким галопом, планируя преодолеть хотя бы несколько миль пути. Мы достигли деревни Марг и заночевали в ней. Второй день был рекордным, мы проехали семьдесят семь миль с пяти до одиннадцати утра и добрались до Йездихаста, одного из самых любопытных мест, которые можно себе представить. Город взгромоздился на скалистой вершине. Эта возвышенность выглядит, как одинокий корабль, который замер посреди русла реки и превратился в камень, а к нему приближается гигантская эскадра, застывшая на мели уже в течение многих веков.

Наша третья ночь прошла за стенами деревни Абадабах, расположенной в одиннадцати фарсаках, или сорок двух милях, от Марга. Четвёртый день прошёл в небольшом поселении Дех-Биг, с грязными кварталами, но снабжённым телеграфом. Наконец, в полдень пятого дня мы достигли Мешад-и Мургаб, ближайшее поселение к могиле Куруша и сценам былой славы Ахеменидов.