Глава XXIII - Зороастрийский Йазд

«Из храма Йазда с вечным огнём».
Мур, Лалла Рук.

Улица Йазда

Расположенный среди моря песка, который угрожает его поглотить, Йазд является символическим домом для закрытой группы зороастрийцев. Они всё ещё переживают последствия нахлынувших волн ислама, которые охватили Персию с мусульманским завоеванием двенадцать столетий назад. Эта изолированная религиозная община подвергается преследованиям, часто находясь в опасности от бурь фанатизма, но поддерживаемые жизнерадостной надеждой, характерной для их веры, им удалось сохранить священный огонь Ормазда живым, донести до современности древние учения и религиозные обряды своего вероучения.

Когда арабы развернули зелёное знамя с полумесяцем, пронеся его над землей Персии с восклицанием имени Аллаха, провозглашая Коран с огнём, мечом, резнёй, насильственно обращая в новую веру или принудительно изгоняя, могучие перемены произошли в стране. Сражения при Кадисии и Нихаванде решили не только судьбу Персии, но и её вероисповедания. Ахура Мазда, Заратуштра и Авеста прекратили своё законное существование, храм Огня стал жертвоприношением собственному пламени и вздох умирающего мага был заглушен призывом муэдзина к молитве на верхней части минарета.

В некотором смысле мусульманское вероучение было легко воспринято Персией, поскольку сам Мухаммед перенял элементы зороастризма, объединив их с еврейскими и христианскими догматами. Персы, таким образом, под видом разума или применения силы, принуждены обменять Ормазда на Аллаха, забыть Заратуштру, признать Мухаммеда истинным пророком более поздних дней и принять Коран как вдохновенное слово Божье, которое вытеснило Авесту. Меч завоевателя начертал священные тексты на арабском языке, внёс свою долю, несомненно, в то, чтобы сделать всё это возможным, но многие габары упорно отказывались отрекаться от своей веры, следовательно, запечатлели свою веру собственной кровью. Те немногие, которые искали религиозную свободу, бежали в Индию, став предками современных парсов Бомбея. Говорят, что небольшая горстка зороастрийцев, избежавшая опасностей мусульманского завоевания нашла пустынный дом в Йазде и в отдаленном городе Керман. Единицы представителей зороастризма, разбросанные по разным уголкам страны, доказывают в настоящее время исключение из всеобщего господства ислама в Персии.

Почти сразу после моего прибытия в Йазд, я поинтересовался домом Калантара Диньяра Бахрама, главы зороастрийского сообщества, которое насчитывает от 8000 до 8500 человек в городе и его окрестностях. Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти его дом. Почти два часа мои уставшие мулы и ослы прокладывали свой путь по пыльным кривым переулкам, по заполненным верблюдами площадям, по базарам и вне их, буквально с последними лучами заходящего солнца мы добрались до двери Калантара. Его жилище было простым снаружи, как все персидские дома. Несколько слуг ответили на зов моего человека, который объявил о прибытии гостей.

Я вошёл в большую продолговатую комнату с ковровым покрытием тонкой прекрасной работы. Стены квартиры были почти без отделки, обстановка была ограничена главным образом диванами и мягкими подушками, как и во многих восточных жилищах. Один из уголков комнаты был оформлен в западном стиле, там стоял стол и несколько деревянных стульев, обитых по последнему европейскому слову. Большие дверные проемы и глубокие окна возвышались от пола к потолку и выходили на крытую веранду и двор, в котором раскинулся красивый сад с розами и комнатными растениями. Хозяин дома вошёл в комнату через несколько минут.

Это был человек лет пятидесяти с округлым лицом и седой бородой, одетый в мантию серого цвета с широким белым хлопчатобумажным поясом на талии. На голове у него был низкий тюрбан, что характерно для персидских зороастрийцев. Подобный головной убор носил иранский священник из Кермана, которого я видел в своё время в Бомбее. С неподдельной учтивостью и явной сердечностью хозяин оказал радушный приём. Он предложил нам с дороги освежиться и сменить одежду для верховой езды на более просторную и удобную. Я вспомнил все фразы, которые знал на фарси, чтобы объяснить цель своего визита. Следуя восточному этикету, весь дом был предложен в моё распоряжение. К сожалению, я не мог принять щедрое приглашение поселиться под его крышей, потому что уже обещал быть гостем английских миссионеров.

Как только Калантар узнал причину моего приезда в Йазд, он послал за членом общины по имени Кходабах Бахрам Раис, который учился в Бомбее, свободно говорил по-английски и был известен в Йазде как мастер своего дела. Стиль одежды этого учёного был похож на одеяния Калантара, тот же пояс и тюрбан, черты его лица были похожи, хотя и несколько острее. Нос, как и в случае всех персидских зороастрийцев, которых я встречал, был довольно заметным, прямой гордой формы. Бахрам был скромен и учтив, его лицо загорелось, когда он узнал имя, которое слышал от общих друзей в Бомбее, где были известны мои зороастрийские изыскания. Он проконсультировался с Калантар, и они предложили план конференции на другой день с первосвященником, духовными и светскими лидерами зороастрийской общины, установив время по персидской моде на три часа после восхода солнца.

В знак приветствия мне принесли и подарили цветы, гостеприимно предложили поужинать в зороастрийском стиле. Главное место за столом было предложено мне, Калантар стоял в проёме двери, отступая на шаг, чтобы отдать распоряжение и, вступая в комнату, проверяя их исполнение. Он пояснил, что среди его народа такое поведение истинная манера гостеприимства в старинные времена, когда хозяин дома должен был быть всегда готов лично обслужить своих гостей, он подумал, что лучше всего будет соблюдать освященный веками обычай. Количество блюд было, пожалуй, по своему разнообразию и изобилию ближе древней Мидии, а не ранней Персии с присущей бережливостью Куруша.

Перед глазами словно воплотилась наяву картина греческого романа Ксенофона. Сытный бульон в качестве первого блюда сопровождался бараниной, овощами и несколькими блюдами, характерными для Йазда, чай со сладостями на десерт и немного мягкого вина, с названием «Дом магов», производимого во времена Хафиза. Общаться за столом по авестийскому закону не приветствовалось, но я вопреки всему я нарушил этот обычай, даже в доме зороастрийца, используя каждую минуту, чтобы узнать больше об интересных людях, среди которых находился. Мы говорили о вопросах домашней жизни зороастрийцев, о величине их общины, об отношениях с Керманом и общении со своими единоверцами в Индии. Как бы ни был интересен наш разговор, нужно было прерваться, меня ждал приём в английской миссии.

Встреча с анджоманом или синодом.

Рано утром следующего дня я снова вернулся в дом моего зороастрийского друга. Анджоман, или синод ведущих мужчин в обществе габров, был собран в числе восемнадцати человек. Главный жрец, дастур (Dastar-i Dasturan) по имени Намдар, исполнял обязанности первосвященника. Это был высокий, красивый мужчина, одетый в белые одежды, его струящаяся снежная борода придавала величие возрасту. Коричневый тюрбан оттенял его тёмные, умные глаза, в которых сверкала искра молодости. Его мужественное телосложение отличалось прямой осанкой, доброе лицо излучало покой и уверенность, ясным голосом он начал чтение Авесты.

Началась официальная часть восточного приёма, которая напомнила мне описание в Зартушт Намах церемонию первого представления Заратуштры своему покровителю Виштаспе. Диваны и стулья были размещены в большом открытом зале, который выходил во двор с садом. Они были расставлены в широко распространённой форме V, таким же образом совет Ормазда описан в старом иранском Бундахишне (See my article in Archiv fur Religionswissenschaft, 1. 364). Меня посадили на место в самом верху этого V. Калантар занял место справа, первосвященник слева, остальные члены собрания были расположены по порядку присвоенного ранга. Когда все уселись, настала молчаливая пауза, затем сидящие справа повернулись в мою сторону, сделав торжественный поклон, на который я ответил. То же самое приветствие было повторено слева.

Слуга вошел с подносом сладостей, кувшином розовой воды и небольшим зеркалом. От парсов Индии, я знал о розовой воде и сладостях, но ранее не видел зеркала, используемого в церемониях, хотя мне сказали, что это был старый зороастрийский обычай приветствия гостя. Моя мучительная неловкость была облегчена, когда зеркало было передано первосвященнику. Он выглядел серьёзно, глядя в него, медленно погладил свою белую бороду, на которую налил несколько капель розовой воды, а затем с достоинством передал следующему, который сделал то же самое, остальные повторили ритуал.

Булочки, обильно посыпанные сахаром, которыми славятся зороастрийцы Йазда, оказались очень свежими и служили для удовлетворения тяги к сладостям, которую испытывают путешественники в горячем и сухом климате. Тем временем некоторые из присутствующих потчевали себя нюхательным табаком, никто не возражал против использования табака таким образом, только процесс курения рассматривается как осквернение огня.
Формальности закончились, началась настоящая конференция, и я с большим удовольствием три или более часов задавал и отвечал на вопросы, касающиеся пророка Заратуштры и его веры, а также особенностей жизни его последователей в Персии.

Рукописи Авесты

Мне показали некоторые начальные фрагменты рукописи Авесты. Один из них был прекрасной большой копией Видевдата Садах, который видел профессор Э. Г. Браун, когда посещал Йазд в 1888 году; другой фрагмент был Ясной. Копия Видевдата Садах была намного старше второго текста, она, как мне сказали, датировалась трёхсотлетней давностью.

Рукопись Ясны принадлежала середине прошлого века. Третий текст, неполный, был хорошей расшифровкой Виштасп Яшта, который является сравнительно поздней компиляцией и посвящается похвале покровителя Заратуштры и других достойных людей религии. Это были все наиболее важные рукописи, которые хранились в общине Йазда, все остальные экземпляры были направлены в Индию для безопасного хранения и использования. Местные зороастрийцы опасались, что шансы на хранение древнего материала ничтожно малы, тиражи Авесты с каждым годом становятся всё меньше. Ряд этих рукописей, которые сейчас находятся в Бомбее, уже были исследованы профессором Гельднером при подготовке его издания Авесты.

Я настоятельно говорил о важности тщательного поиска древних манускриптов, особенно среди старых зороастрийских семей, которые, возможно, хранили тексты, не нашедшие свой путь в Бомбей. С тех пор я переписывался с ними по этому вопросу; но вряд ли был более оптимистичен в своих надеждах, чем был Вестергард, который посетил Йазд и Керман в 1843 году (See Westergaard, Zendavesta, preface, p. 21, n. 4, and p. 11, n. 3, Copenhagen, 1852-1854; see his letter to Dr. Wilson, quoted by Karaka, History of the Parsis, 1. 60).

Члены общины, естественно, приписывали потери их текстов гонениям, которые последовали после мусульманского завоевания, пример одной из этой травли стоит привести здесь. Примерно через полтора века после арабского завоевания, во время более активного распространения мусульманства в 820 году н. э., губернатор Хорасана по имени Тахир, который был основателем династии Тахаридов и больше известен под прозвищем Двуличный (Zu'l-Yaminein), осуществил ряд нападок на местных зороастрийцев. Он был фанатичным тираном, его кровавые гонения против хранителей религии предков и их писания не знали границ. Мусульманин, корни которого уходили в зороастризм, сделал попытку перевоспитать исступлённого правителя, положив перед ним экземпляр книги добрых советов Andarz-i Buzurg-Mihr, названной в честь Бузург-Михра, главного советника Ануширвана. Он попросил у губернатора разрешение перевести книгу на арабский язык для назидания его великого господина (See West, Grundr. iran. Philol. 2).

Эта работа соответствует пехлевийскому трактату Pandnamak-i Vazhorg Mitro-i Bukhtakan, который сохранился до наших дней. Тахир воскликнул: «Существуют ли книги магов до сих пор?» Получив утвердительный ответ, он издал указ, что каждый человек должен привести к нему зороастрийца с книгами его вероучения для того, чтобы все эти писания могли быть сожжены. Завершил он свой мандат приказом о том, что любое неповиновение должно быть предано смерти. Можно в настоящее время только представить, сколько зороастрийцев таким образом потеряли свои жизни, и сколько ценных работ было потеряно для мира.
Подобные рассказы о гонениях на зороастрийцев остались в истории, один из них был написан сыном Тахира, по имени Абдулла (828-840 г.н.э.) в романтической истории под названием Vаmik and 'Adhrа, которая переводится как «приятный рассказ (khub hikаyat), составленный мудрецами и посвященный царю Ануширвану» (531-579 г.н.э.).

Этот рассказ можно найти в литературном труде персидского биографа Даулатшаха (See Daulatshah, Tadhkirat ashShu'ara, ed. Browne, p. 30, London, 1901, and Browne, Literary History of Persia, pp. 12, 346-347). История местного края, существующая сегодня среди зороастрийцев, яркая иллюстрация их жизни в унисон с сохранённой традицией, учитывающая потери большей части своей литературы после завоевания мусульманами, а также во время вторжения «Александра окаянного».

Вопросы относительно Заратуштры

Расспросы о легендах, рассказывающих о жизни Зороастра не привели к какому-либо новому результату, но было интересно получить мнения собравшихся по некоторым из обсуждаемых вопросов, связанных с жизнью пророка. Заратуштра, считают они, пришёл из Реи, древнего разрушенного города Рагха близ Тегерана, давно связанного с именем его матери (See my Zoroaster, pp. 17, 85, 192, 202). Они ничего не знали о предании, связывающем пророка с Урумией. Дом Заратуштры, точнее, дом его отца, о котором говорится в Видевдате, расположен в Дреджайя (Drejya, Darejya, или Daraj), около реки Karaj по дороге от Тегерана в Казвин.

Деревня, по их словам, соответствует современному Калак, расположенному возле реки Карадж, которая берёт своё начало на горе Паитизбар, название её соответствует словам paiti zbarahi в авестийском тексте (See Vd. 19. 3, 11). Мнение о том, что текст содержит намек на гору, называемую 'Paitizbara' (paiti zbarahi), из которой текут потоки реки Darejya, излагается в сочинении на английском языке Эдварда Шераджи Бхаруча, Zoroastrian Religion and Customs, p. 3, Bombay, 1893. Этот трактат был переведен на персидский язык мастером Khodabakhsh. Такое же толкование оказалось в литографических работах, которые он цитировал, и которые были компиляцией Мирзы Татх-Али-Хана Занганахи (насколько я мог понять его имя), сравнивая Дарадж с Карадж Мирза ссылается на Якута аль Хамави (Yakut, pp. 65, 478, 488).

Сходство между буквами D и К в авестийских словах Darejya, Drejya, пехлевийского Dareji, персидского Daraj, если их написать древним шрифтом, делает это гениальное сравнение на мгновение правдоподобным. Тем более что река Карадж, когда я пересек её, открыла мне свои обрывистые берега, на которые указывает фраза paiti zbarahi в Видевдате (For paiti zbarahi, see Bartholomae, Air. Wb. p. 1699). Несмотря на эту, казалось бы, убедительную идентификацию, есть основания полагать, что река Авесты Darejya (Drejya), является современной рекой Дарья в Азербайджане (See my Zoroaster, pp. 194-195). Могу добавить, что ряд лиц в нашем собрании знали, что с именем Зороастра связана традиция в городе Балх на востоке Ирана.

Имя Зороастра, которое фигурирует в Авесте как Заратуштра, на современном фарси звучит как Зартушт или Зардушт. Считается, что в переводе имя означает «верблюд» (Av. ushtra). Местные общинники предложили около десятка фантастических толкований, основываясь на этимологии. Дастур Тир Андаз, красиво изложил своё мнение в присущей ему восточной манере: медленно, тихо, ненавязчиво. Он предложил разделить имя на два слога: Zar-tusht, первый он перевёл, как «золото», второй как «чистое, промытое». Другой член анджомана предположил, следующий перевод: «враг золота», т.е. вторую часть слова он предлагал читать как «dushman, то есть недруг».

Итог всем спорам подвёл Калантар, предложив процитировать книгу с литографией, которую он держал в своей руке, она оказалась компендиумом различных персидских и арабских писателей, упоминающих Зороастра, уже известная западным учёным (see my Zoroaster, pp. 280-286). Работа содержала не менее девяти различных объяснений, часть из которых персидские лексикографические произведения. Впоследствии я узнал, что эта книга была передана в Йазд Фарзанах Бахрейн ибн Фархадом, учеником Азара Кейвана, жившим во времена Акбара Великого в 1600 г.н.э. (Parsi Prakash, ed. Bamanji Bahramji Patel, p. 10, Bombay, 1888).
Вышеупомянутый Дастур Азар Кейван бин Азар Гошасп был учёным и известным персидским священником, который верил в универсальную религию. Проведя двадцать восемь лет своей жизни в медитации, он приехал в Индию и поселился в Патне, где стал известен как учитель универсального вероучения. Он написал Макашифат-и Азар Кейван и умер в Патне в 1614 году, в возрасте восьмидесяти пяти лет (see Shehriarji Bharucha, The Dasatir, in Zartoshti, 3. 122, Bombay, 1905).

Ценность книги была наиболее высоко оценена лучшим критиком, хорошо знающим материал, Кходабакш Раисом, он назвал этот труд образцовой работой и заклеймил «упражнения» в этимологии как «причудливые и придуманные учениками Азара Keйвана, который был на половину брахман, на другую – зороастриец, верящий в метемпсихоз». Учёные наверняка согласятся с оценкой филологической ценности интерпретаций, но список даю так, как сразу записал.

1. afarida-i avval, первое созданное существо.
2. nafs-i kull, универсальная душа.
3. nafs-i natikah, дух речи.
4. akl-i falak-i 'utarid, гений небесной планеты Меркурий.
5. nur-i mujarrad, бестелесный свет.
6. 'akl-I fa"al, действительный гений.
7. rabbu 'n-nau'-i insan, Господь всего человечества.
8. rast-gu, говорящий правду.
9. nur-i khuda, or nur-i yazdаn, свет Божий.

Из этого же исторического сборника читающий процитировал отрывок о том, что мусульмане считали, что было несколько Зороастров. Подобное мнение обсуждалось некоторыми зороастрийцами в Индии, там утверждалось, что Зардушт был девятым по счёту во время правления Виштаспы. Первым из спасителей был Хошанг, но это мнение, по словам Калантара, было связано с ошибочным чтением стиха в Шахнаме. В Dasatir (see Shehriarji Bharucha, op. cit., p. 121) Зартошт – тринадцатый в линии пророков. Таково мнение некоторых теософов среди современных парсов Индии, некоторые из которых считают его седьмым именем (See Bilimoria, Zoroastrianism in the Light of Theosophy, p. 4, note, Bombay, 1896).

Решая вопросы, касающиеся Зороастра, мы обратились к религии и философии. Дискуссия привела нас к проблеме дуализма, отношению Ормазда (Ahura Mazda, «Господь мудрости»), Архангелов и Ангелов (Amesha Spentas и Yazatas) к Ахриману (Angra Mаinyu, «Злой дух») и демонам (Daevas and Drujes), которые воюют против души человека.
Я обнаружил, что самые просвещённые из этих зороастрийцев смотрели на Ахура Мазду как на существо, содержащее внутри себя конфликтующие силы добра и зла, место, соответственно, Spenta Майнью, 'Святого Духа', и Ангра-Майнью, 'злого духа'. Их взгляды на этот счёт были сформированы, возможно, под влиянием Бомбея. Соглашусь с монотеистическими принципами, отстаиваемыми парсами Индии сегодня, которые упорно отрицают утверждение о том, что зороастризм учит чистому дуализму (see Grundr. iran. Philol. 2.626-631, 647-649, 663). Общинники также верят в воскресение мёртвых, или знакомы, по крайней мере, с этим учением, которому их вера научила с древних времён. Мне показали книгу под названием «Воскрешение мёртвых». Термин на пехлеви ristakhez, на современном персидском ristakhiz. Мессианское учение о Саошианте, или Спасителе, как оказалось, им тоже хорошо известно.

Произношение авестийского языка в Йазде

Услышав, как Первосвященник читает отрывки из Авесты и при прослушивании мобеда, который читал священную книгу как ученик, я был поражён особенностями произношения, которые заслуживают особого внимания. С некоторыми из потрясающих особенностей я уже встречался, проводя исследование вариаций в иранских рукописях Авесты, которые использовал Гельднер для своего издания Авесты. Ранее я наблюдал за произношением парсийских священников в Индии, но некоторые особенности и определенные фонетические несоответствия в воспроизведении слов были довольно неожиданны. Многие из них были общими в обычном произношении индийских парсов, за исключением обученных учёных.

Я заметил тот факт, что авестийские буквы th, рh, dh, gh и в большинстве случаях kh, которые исторически ассоциировались с английским произношением kith, burthen (for burden) произносились как обычные t, d, g, k. Например, atha, звучало как ata; verethraghna, как «Victory».
Согласная t была дана везде как d. Например, cvat, 'как', было произнесено как cawad. Вторичный носовой nh был произнесён как nk (vank-e-osh, vank-hi-osh, or vank-i-ash, в слове vanheush, и ank-i-ush в слове anheush). Звонкий z был произнесен как английский z, авестийскую букву для zh нельзя было отличить от нашего j (или от jh), в то время как ранее упомянутые th периодически менялись местами c s, как в авестийских рукописях serish на thrish. Таким образом, возвращаясь к характеру звука th, надо отметить, что среди священников распространено произношение t.

Гласные a, о, w часто путались друг с другом, i была несколько искажена в направлении е (veheshta читалась как vahista), в то время как некоторые дифтонги были объединены в простые гласные (ao in mraot произносилось как u, marud).
Несколько иллюстраций общих характеристик произношения, думаю, достаточно. Имя пророка Зороастра, в именительном падеже Zarathushtro, произносилось как Zarathushtru, Zarathoshtru или даже Zarathashtru. Хорошо известный текст «Преданность вере»: naisml daevo fravarane mazdayasno zarathushtrish vidaevo ahura tkaesho (Проклинаю дайвов! Исповедую себя как маздаясниец, зороастриец, враг демонов и последователь Ахуры). Звучали как naismi divu fravarane mazdayasnu vidivu ahura-d-kishu.

Священная мантра Ахуна Ваирья в устах уроженцев Йазда довольно сильно отличается от произношения на Западе, по крайней мере, в тех текстах, которые указаны в широко уже распространённых филологических трудах. Это хорошо видно из сравнительной транслитерации, с которой я уже немного познакомил читателя. Далее приведу транслитерации, воспроизведенные из своих записок. Приведу произношение мантр мобадом Йазда Ходабахш.

AHUNA VAIRYA
(Как обычно пишется)

yathа ahu vairyo athа ratush ashаtcit hacа
vanheush dazdа mananho shyaothananam anhеush mazdai
khshathremca ahurai a yim dregubyo dadat vastarem

(Ради параллелизма я здесь сохранил, с пустяковыми модификациями, более старую транслитерацию Justi)

AHUNA VAIRYA
(Как произносится в Йазде)

yata ahi vaireyu ata ratosh ashadacid haca
vank-e-osh dazda manankahu she-yu-tananume anke-hi-osh mazdae
kashatramca ahorae a yem dare-gabe-yu dadad vds-e-taram

Для более полной иллюстрации особенностей произношения авестийского языка я собираюсь написать монографию по этой теме, которую надеюсь вскоре опубликовать в одном из восточных журналов. На тему выговора и чтения священных текстов, могу добавить замечание, которое, однако, не удивит специалистов, имею в виду тот факт, что священник и мобеды общины Йазда не знали, что большая часть молодой Авесты составлена метрами. В процессе моего чтения части Яшта в метрической манере, хорошо знакомой студентам Запада, общинники были поражены стихотворной манерой изложения. Во всех этих вопросах технического знания, очевидно, что эпоха гонений и пренебрежения священными знаниями оказала своё пагубное влияние и оставила свои кровоточащие рубцы на памяти местных зороастрийцев.

С другой стороны, появляются определённые моменты в их произношении, заслуживающие внимания учёных-лингвистов, поскольку персидские почитатели Авесты не подвержены никаким филологическим уклонам, они остались практически свободными от индийского влияния, которое, слышно в произношении парсов Бомбея. Только молодое поколение зороастрийских студентов в Йазде вступило в тесный контакт с зороастрийцами Индии благодаря свободолюбивым взглядам мастера Ходабахша и нескольких других учёных, которые живут в Бомбее.

Мы прекрасно общались почти до полудня, почти час и даже больше было потрачено на изучение рукописей и фотографирование образцов текста. Затем мне была предоставлена редкая привилегия, Тир Андаз пригласил меня посетить храм Огня рано вечером после того, как я насладился трапезой Калантара. Я был рад принять это приглашение и возможности познакомиться с местом поклонения, возведённого персидскими зороастрийцами. Это был храм Atash-i Varahran или Atash Bahram, «Огонь Победы», расположенный в парсийском квартале рядом с домом дастура Намдара, священника, который был в Индии в данный момент времени. Есть в Йазде храм Dar-i Mih или Adarian, «храм Михры» (подобный стоит в Индии), содержащий реминисценцию древнего культа Митры, но сейчас это просто небольшая часовня или храм Огня.

Добравшись до храма, я обнаружил, что это простое неприхотливое здание. С его внешней стороны и со стороны входа вряд ли было бы возможно распознать его как храм, он был похож на все другие расположенные рядом дома. Мусульманство не позволяет соперничать с его красивыми мечетями, с бирюзовыми куполами, арками, арабесками, стройными мозаичными минаретами. Из великолепного древнего храма Анаитис в Экбатане, который, описан выше, завоеватели унесли неисчислимое богатство золотом и серебром, а величественные руины Кангавара, многовековой храм Огня в Шизе, принадлежащий эпохе Сасанидских царей, практически стёрты с лица земли.

Не доходя до основного зала святилища в Йазде, нужно было пройти через несколько коридоров и прихожую, которые помогают создать более безопасное пространство. На одной стороне последнего прохода, я заметил несколько коротких брёвен, одного или два фута длиной и несколько дюймов толщиной. Они использовались в качестве топлива для священного пламени (Cf. Vd. 3. 1). Каждое бревно «хорошо высушено и проверенно», как предписывает Авеста (Cf. Vd. 14. 2; 18. 27, 71). Я вошёл в часовню, прилегающую к святилищу, в котором хранился огонь. Моё ухо сразу уловило голос священников в белых одеждах, которые воспевали в присутствии священной стихии старинный гимн Заратуштры, посвящённый прославлению Вертрагне, ангелу победы, Бахрам Яшт. Я почувствовал дрожь, когда услышал авестийский стихи verethraghnem ahuradhatem yazamaide, «Мы поклоняемся ангелу победы, созданного Ахурой», - звонко раздавалось из-за ограждённого пространства, где хранился живой Огонь.

Дверь была открыта, я встал в нескольких футах от Огня, чтобы слушать священное чтение, но не пытался увидеть пламя, так как знал, что такой шаг будет рассматриваться как осквернение и может преградить путь к другим привилегиям, которыми я бы хотел насладиться. Это казалось необычным опытом, вот так стоять в храме Огня на собственной земле Зороастра и слушать потомственных священников, проникновенно поющих стихи из священных текстов, как это было почти три тысячи лет назад. Голос заотара, или священнослужителя, был высоким, носовым, резонирующим, его чтение было настолько быстрым, что ему приходилось время от времени делать паузы, чтобы перевести дыхание. Его помощник, читал нараспев тоном чуть нижнее, сопровождая декламацию жреца в минорной тональности также с большой скоростью произнесения. Интонации обоих священников были громкими, звучными и более быстрыми, чем у дастуров в Бомбее и Удваде.

Каждый из читающих надел на лицо небольшой белый падан (вуаль), предписанный правилами Авесты, который нужно носить, закрывая почти всё лицо, читая Авесту перед священным Огнём. Падан нужен для того, чтобы дыхание читающего не смогло осквернить благородное пламя. Я почти впал в задумчивость, слушая это монотонное воспевание Яшта, но гимн вскоре закончился, священники вышли из комнаты, в которой находился огонь. Мне достаточно любезно разрешили сфотографировать всё, не создавая никакой тайны вокруг ритуала, но свет был слишком тусклым, чтобы получилась хорошая картинка. Говоря о картинах, можно упомянуть портрет Заратуштры, висящего на стене этой главной комнаты.
Я слышал о ней несколько лет назад и при написании своей книги о пророке древней Персии выразил острое желание её увидеть (See my Zoroaster, pp. 288-289). Моя встреча с Тир Андазом в предрассветный день, когда он рассказал об этой картине, не принесла того результата, который я ожидал. Это оказалась довольно современная недорогая репродукция, которую преподнесли парсы Индии своим единоверцам в Персии, она не представляет исторического интереса. Изображение рисовало знакомый вид скульптуры Так-и Бостана, но посох не рифленый, как у оригинала, верхняя часть скрыта символическим пламенем, как в подобной картине у современных парсов Индии, нижний конец жезла упирается в землю. Это цветное изображение было единственным украшением, которое можно увидеть на голых, побелённых стенах.

Зороастрийские ритуалы

В глубине зала была галерея, используемая в определённых случаях жизни, когда значительная часть зороастрийской общины собирается вместе. Обычно это самый большой гаханбар (праздник) – Фарвадин, известный современности под названием Новруз. Другие менее большие, но значимые торжества тоже собирают в храме под одной крышей местных зороастрийцев. Такие празднества самые удобные моменты для сближения общинников, для их сплочения и укрепления веры предков. Каких-либо воскресных богослужений, как у христиан, у зороастрийцев нет.

Мне посчастливилось быть допущенным непосредственно в комнату, в которой хранился огонь. Это было небольшое помещение, выделенное для проведения религиозных церемоний и священных обрядов, устроенное как в Izashnah Gah. Пол выложен камнем, между которыми проходили маленькие каналы (pavi) или пазы (kash), окружающие пространство, в котором сидел священник во время проведения ритуала. Подобное я наблюдал в залах храмов парсов в Индии в Удваде, Навсари, и Бомбее (see Darmesteter, Le ZA. 1. p. 72, pl. 4; Haug, Essays on the Parsis, 3d ed., pp. 392-409; my note in JAOS. 22. 321). На полу лежала овчина, очевидно используемая для сидения, рядом стояли маленькие, невысокие каменные табуреты, такие, как правило, используют в Izashnah Gah для жертвенной утвари.

Среди последних были чашки для хранения освящённой воды, молока и сока растения (ав. хаома), из которого готовился священный напиток в древние времена. В наши дни обычай приготовления хаомы сохранился в Персии, во время церемоний его готовят священники.
Хаома, как известно, соответствует ведической соме в Индии, она растёт в горах (see Ys. 10. 3, and Rig Veda 5. 85. 2; 10. 34.1). Две ветви, которые подарил мне священник, нашли на высоких вершинах гор недалеко от Йазда. В дополнение к этому во время ритуала готовят сок из urvara hadhanaepata, граната (зороастрийцы Йазда, как и индийские парсы, считают, что urvara hadhanaepata в переводе означает гранат). Есть ещё один предмет, используемый в качестве жертвоприношения, используемого магами в ритуале с незапамятных времен. Это барсом (аv. baresman), сухие ветки, связанные в единое целое, которые обмакивают в святую воду для опрыскивания помещения или людей, участвующих в церемонии.

Это тоже обычай, дошедший до наших дней из глубокой древности (Haug, Essays on the Parsis, pp. 251, 399, and West, SBE. 37. 186). В Йазде для формирования барсома используется куст тамариска, он связан тонкой полосой коры тутового дерева, вероятно, точно так же, как это было во времена Заратуштры. Авестийские слова, используемые в связи с baresman свидетельствуют о том, что веточки были первоначально не связанными (star-, frastereta-), только несколько позднее их стали связывать в единый пучок (yah-, aiwydsta-, aiwyaehana-). Объяснение слов даёт Bartholomae, Air. Wb. pp. 98, 947, 1290, 1595.
Медными прутиками иногда заменяют веточки, так делают парсы в Индии, но в Йазде подобным образом поступают только зимой или в какой-то конкретный момент, когда получить живые веточки не представляется возможным.

Именно использование этих ветвей, возможно, осудил пророк Иезекииль, как мерзость, совершаемую людьми против Бога, когда увидел в своём видении «около двадцати пяти человек, стоящих спиной к храму Господа, а лицами своими на восток, и они поклонялись солнцу на востоке… вот они ветви подносят к носам своим» (Ezekiel 8. 16, 17).

Куст тамариска

Я увидел большой куст тамариска, у которого были недавно срезаны ветви для использования в церемонии барсома. Куст был светло-зелёный высотой футов двенадцать или пятнадцать, он рос в саду, примыкающим к задней части храма. Высокая стена оберегала сад от ветров, вдоль неё пролегла дорожка, посыпанная гравием, ведущая к крутому спуску, за которым расположилась цветущая поляна. Здесь радовали глаз розы своим ярким цветением, душистые кустарники и мелкие белые цветы, расточающие еле слышный аромат. Среди всей этой красоты возвышалось гранатовое дерево и ещё один куст тамариска.

Тир Андаз отрезал от него три красивые веточки, каждая почти в два фута длиной, и подал их мне. Они были тоненькими и нежными, покрытые пушистыми волокнистыми листьями, выглядели грациозно даже в том высушенном виде, в котором они хранятся у меня сейчас. Мой друг, парс господин Боденстаб из Йонкерса, сделал набросок барсома в уменьшенном виде, чтобы передать более чёткое представление о живых ветвях с мягко-зелёным цветом.

Кроме священного растения во время религиозной церемонии создавался специальный аромат (baodhi), на столе стояли хлеб-подношение (draonali, myazda), освящённая вода, хаома и молоко. В Авесте часто говорится о корове в связи с церемонией чтения Ясны. Как и единоверцы зороастрийцев Йазда, парсы Индии, интерпретировали авестийское слово gao jivya, "живая корова", как козье молоко (перс. shir). Аналогично применяется яйцо и растопленное масло для обозначения gao hudhah, «благодетельная корова» на церемонии. Верующие обеих общин согласны в отношении истинной жертвы зороастрийцев – эта бескровная жертва приносится «добрыми мыслями, добрыми словами, добрыми делами», сопровождаемые хвалой и благодарением, соответствующие церемонии. Такова была жертва, принесенная самим Заратуштрой в Яштах подобно Ахура Мазде (See Yt. 5. 17, 104; 9. 25; 17. 44).

Хотя Авеста и намекает на жертвоприношения животных, когда-то, например, в Ясне и несколько раз в Яштах, которые представляют Виштаспу и старых героев, приносящих в жертву тысячи животных, некоторые из которых убиты для кровавой жертвы (See Ys. 11. 4; Yt. 5. 21, 25, 33,108; Yt. 9. 25). У Геродота можно найти описание жертвоприношения магов (Herodotus, History, 1. 132). Интересен факт животной жертвы, принесённой Джамаспом накануне битвы (Yt. 5. 68).

В Йазде, возможно, наблюдать сохранившийся древний обычай жертвоприношения животных в настоящее время в дни празднования Jashn-i Mihrgan, «Жертвоприношение Митре», хотя взгляды по этому поводу могут быть спорны. Данное моё утверждение было согласовано с Ходабахш Бахрамом Рэйсом, который объясняет этот обычай мусульманским искажением, оставившим свой след после арабского завоевания во время празднования id-i kurban. Парсы Индии тоже склоняются к подобному мнению (See Modi, Meher ane Jashne Meherangan (Mithra and the Feast of Mithras), Bombay, 1889; Marquart, Untersuchungen zur Geschichte von Eran, 2. 132-136, Leipzig, 1905). Этот праздник приходится на день Михр, в месяце Михр, где-то в феврале, марте. Jashn-i Mihrgan – один из важных зороастрийских дней празднования, дни его почитания продлеваются до дня Бахрама, или Вертрагны. В эти дни отмечается победа Феридуна (ав. Thraetaona) над вавилонским тираном Zohak (ав. Azhi Dahaka), чьи жёстокие правила угнетали Персию на протяжении тысячи лет.

«Персидские зороастрийцы верили и некоторые из них всё ещё верят», - как рассказывали мне общинники Йазда, - «что на этом празднестве Феридун принёс в жертву овец и велел своим подданным следовать его примеру, есть, пить, быть весёлыми, радоваться свержению заклятого врага». Именно поэтому считалось достойным, радостно праздновать историческое событие и приносить в жертву овцу или козла в каждом доме, или, если семья была бедной, убить курицу. Священник сам сначала убивал животных, но позднее люди делали это дома самостоятельно, оставляя на дверных косяках и притолоке брызги красных пятен. Мясо готовили с соусом и луком, это блюдо нужно есть с пресной водой и хлебом (интересно отметить сходство этого старинного персидского обычая с обрядами еврейской Пасхи).

Поскольку это рассматривалось не просто как жертва, но как всесожжение во славу Mihr-i Iran-davar, Митра – судья Ирана, прожаренное мясо овец и коз, доставлялось в храм Огня, над ним священниками произносились молитвы. Доля плоти даровалась мобадам, проводившим ритуал, часть распределялась среди бедных, а оставшуюся часть забирали домой, чтобы её съели семья и их друзья. Но этот обычай постепенно отмирает, люди становятся мудрее и разумнее. Многим не по душе жестокость кровавого обряда, поэтому некоторые парсы Индии отказались от подобного жертвоприношения.

Квартал габаров в Йазде

После посещения храма Огня я спросил, можно ли увидеть Барашнум Гах, место, отведённое для выполнения омовения в течение девяти ночей. Так как он был расположен на другой улице, у меня появилась возможность увидеть больше улиц и кварталов персидского города и сделать заметки относительно общины и её общего состояния. Община насчитывает около восьми тысяч габаров в Йазде, которые заселяют немаловажную часть города, под названием Mahallah-i Pusht-i Khan-i Ali или Mahallah-i Pusht-i Khanah-i Ali – «Квартал Медведя Хана Али, или дома Али», впоследствии я узнал, что у них есть легенда рассказывающая истоки происхождения этого названия. Говорят, что имя Али связано с небольшой хитростью, к которой прибегают поклонники Мазды, чтобы избежать преследования со стороны мусульманских завоевателей.

Они придумали историю, говоря, что Али, двоюродный брат и зять Мохаммеда жил в этой части Йазда и расселил здесь зороастрийцев, чтобы оградить их от преследований, сделав их пастухами отар Али. В унисон с этой историей, существует остроумное утверждение, что имя Gabr-аn, «неверный», которым клеймят зороастрийцев, в современном произношении персов Йазда звучит как Gavr-un или Gavr-аn. Перевод слова в новом выговоре: Gav-ran, означает «корова-хранительница», следовательно, зороастрийцы достойны защиты мусульман. Конечно, такие рассуждения просто хороший вымысел.

Есть более вероятная интерпретация имени Али, которое, кстати, не редкость среди персов. С большой вероятностью в ранние времена это было имя землевладельца или богатого хана (перс. Khan), который владел караван-сараем, расположенным в пригороде Йазда. В настоящее время на этом месте находится квартал зороастрийцев: «позади Khan Ali», не khanah, не «дом» Али. Таким образом, в названии нет ничего общего с домом Али, преемником Мухаммеда.

Некоторые подробности относительно общего образа жизни габаров Йазда и его окрестностей могут быть интересны. Большая часть зороастрийцев, живущих за пределами самого города, особенно в окрестностях процветающей деревеньки Тафт, заняты садоводством и возделыванием почвы. Авеста говорит о сельском хозяйстве, как об одном из самых благородных занятий, потому что тот, кто сеет зерно, сеет праведность, и одна из самых радостных точек на земле – это место, где один из верующих сеет зерно, траву и сажает плодоносящие деревья, или где он орошает землю, которая слишком сухая и осушает землю, которая болотиста (See Vd. 3. 31 and Vd. 3. 4).

Ограничения зороастрийцев

Зороастрийцы, проживающие в городе, в основном занимаются торговлей. Вообще у зороастрийцев, кажется, есть особая склонность к бизнесу, и они скорее принимают, чем отвергают прозвище "евреи востока", которым их иногда называют из-за любви к коммерческой деятельности. Эта привилегия была предоставлена им около пятидесяти лет назад, но они сейчас подвергаются определенным ограничениям и поборам, которые не претерпевает ни один мусульманин. Им не разрешается, например, продавать продукты на базарах, поскольку это было бы нечистым деянием в глазах мусульман, которые считают их неверными.

До 1882 года зороастрийцы были обложены подоходным налогом (jazia), который брался с них, как с не верующих, это дало возможность их угнетать путём грабительских поборов. 27 сентября 1882 года jazia был наконец отменен Шахом Наср ад-Дином, который совершил этот либеральный поступок во многом благодаря влияниям, оказанным на него парсами Бомбея (see Dosabhai Framji Karaka, History of the Parsis, 1. 72-82, London, 1884). Парсы воспользовались услугами общества по улучшению положения зороастрийцев в Персии, которое было основано в 1854 году. Представитель этой организации приезжал в Иран для охраны интересов своих единоверцев.

Вплоть до времён Шахов зороастрийцам не разрешалось строить свои дома высокими, или возводить жилище, высота которого превышала вытянутую руку мусульманина, когда он стоял на земле. До сих пор вторые этажи отсутствуют во многих домах квартала габаров.
Даже через год после того, как указ был издан, зороастрийской семье одной из соседних деревень, говорят, пришлось покинуть родной край, спасая свою жизнь, потому что хозяин семьи рискнул выйти за рамки традиционных пределов и добавить второй этаж своей обители. Ещё один габар, которого ошибочно приняли за осмелевшего строителя, был убит разгневанными мусульманами (see Malcolm, Five Years in a Persian Town, pp. 46, 49, London and New York, 1905. Эта интересная книга господина Малкольма о жизни в Йазде появилась после того, как была написана настоящая глава, я смог включить одну или две ссылки, и я бы рекомендовал вниманию читателя не пройти мимо этого издания). Особенно важным для меня показалась общая информация об ограничениях для габаров (pp. 44-53).

Существуют правила и в одежде зороастрийцев, они обязательно должны внешне отличаться от мусульман. Только в течение последних десяти лет им разрешили носить любой цвет, кроме жёлтого, серого или коричневого, ношение белых чулок было давно запрещено. Использование очков и пенсне, а также привилегия ношения зонта, была позволена тоже только в предыдущее десятилетие, даже сейчас габарам не разрешается прогуливаться по улицам или пользоваться общественными банями (hamam). Последний запрет, как мне сказали, не представляет трудностей, потому что зороастрийцы построили банное заведение для собственного пользования. Мелкие неприятности, через которые проходят эти люди, встречают их каждый день на жизненном пути, создавая препятствия, трудности, дискомфорт, отравляя мирное существование.

В 1898 нынешний Шах, Музаффар ад-Дин, стремился облегчить состояние дел зороастрийцев путем отмены закона jazia, от которого они страдали. В то время как несовершенство наблюдается во всех местностях Персии, забота шаха, по крайней мере, способствовала укреплению духа габаров. Распространение учения бабидов, которые проповедовали благосклонность к религиозной свободе и веротерпимости, возможно, способствовало уменьшению ненависти со стороны мусульман. Присутствие европейцев также имело благотворный эффект и в значительной степени привело к общему прогрессу. Больше всего было сделано Бомбейским обществом для улучшения положения зороастрийцев в Персии, чьи средства помогли габарам и чьи меры по реформированию привели к общему благу и увеличению общего числа верующих за последние пятьдесят лет.

В 1854 году число зороастрийцев в окрестностях Йазда составляло 6658 душ (Karaka, History of the Parsis, 1. 55). В 1882 году – около 6483 (Houtum-Schindler, Die Parsen in Persien, in ZDMG. 26. 54). В 1903 году – от 8000 до 8500 человек, включая окрестности Йазда. Эти цифры были предоставлены мне в Тегеране господином Ардеширом журналистом, секретарём Общества улучшения положения зороастрийцев.
Тем не менее, зороастрийцы до сих пор не чувствуют себя свободными от угнетения, им постоянно приходится избегать неприятностей и преследования, уступая мусульманским предрассудкам.

В действительности, их жизнь находится в опасности всякий раз, когда разгорается фанатичный дух ислама, как это было, например, примерно через месяц после того, как я был в Йазде. Возмущение мусульман было тогда направлено против бабидов, многие из которых, принадлежали к ветви бахаи и проживали в Йазде. Эти люди были убиты десятками, а то и сотнями, или подвергались чудовищным надругательствам и жестоким унижениям. Зороастрийцы боялись, что их постигнет та же участь, но фанатичная волна была сломлена быстрым и энергичным вмешательством европейцев, которые привлекли к проблеме власти Тегерана.

Организация зороастрийского сообщества

Духовное руководство зороастрийской общины в Йазде находится в руках священства (дастуров, мобадов, хорбадов), но их власть жёстко ограничена тем, что те, кто не желает по какой-либо причине принять зороастризм, могут просто его бросить и действовать в соответствии с мусульманским господством во всей Персии (see Wilhelm, Kingship and Priesthood in Ancient Eran, pp. 1-21, the Bombay, 1892; ZDMG. 40. 102-110).
В гражданских делах сообщество руководствуется Anjuman, синодом (ав. hanjamana «ассамблея, конвенция»), во главе с kalаntar, мэром. Сегодня этот пост занимает Калантар Диньяр Бахрам, чьё щедрое гостеприимство я уже описал. Служебный долг часто призывает его к поездкам в Керман, Анар и другие города этого региона, где живут зороастрийцы. Я подружился с младшим сыном Бахрама, за короткое время моего пребывания он был моим проводником. Мы гуляли с ним в городе и его окрестностях, бродили по лабиринтам базара. Это был яркий, умный парень, прямолинейный, честный, мужественный с приятными манерами.

Глядя на него, я видел настоящий образ зороастрийской молодёжи, в жилах которой текла кровь древней тысячелетней веры Заратуштры. Мне понравилась его естественность и отсутствие аффектации, в некоторых случаях его поведение было очаровательно наивно, например, когда я фотографировал его, он инстинктивно сорвал розу, чтобы держать её в руке, ибо истинный персидский портрет был бы художественно неполным без розы. С другой стороны, он был горд тем, что обладал европейскими часами. Его тщеславие в этом отношении можно было понять, ведь долгое время, зороастрийцам не позволялось носить часы или даже кольцо.

Доброжелательность – зороастрийская характеристика, Авеста прививает щедрость добродетели. Многие из парсов Йазда следуют святому слову в жизни безгранично. В качестве примера могу привести следующую историю. Английская христианская миссия в Йазде нуждалась в здании для своей больницы. Тогда габар купец Михрбан Гударс безвозмездно передал миссии большой караван-сарай, в том числе дом, который примыкал к нему. Это старинное место некогда полное верблюдами, ослами и вьючными мулами, было превращено в красивый сад. Старые жилища для погонщиков каравана были преобразованы в палаты и кабинеты для приёма страждущих.