Шканд-Гумани-Визар

Впервые в истории российской иранистики осуществлен полный русский перевод богословского и морально-этического полемического трактата первой половины 9 века "Сочинение, рассеивающее сомнение" философа и ученого Мардан-Фарруха. Видный французский исследователь зороастрийского наследия 18 века Анкетиль Дюперрон характеризует его, как "хорошо написанный трактат на пехлеви". Полный текст в электронной версии размещен в группе Благоверие сети В Контакте. Перевод снабжен основательным предисловием, вводящим читателя в исторический контекст написания, а также проливающим свет на особенности развития религиозно-философской мысли современников автора.
Философия в Иране

В своём трактате Мардан-Фаррух опирается на научную и философскую базу перипатетической школы, бывшей общей для большинства мыслителей его эпохи от Европы до Ближнего Востока. В этом, однако, он не является новатором, поскольку «маздеистской философии», переосмысливающей в духе характерного для неё дуализма античную традицию, посвящён уже 3-й том книги Денкард, откуда, как признаётся он сам, Мардан-Фаррух черпал основные свои идеи. Денкард видит в этом традицию взаимодействия Ирана с иноземными культурами, идущую с ранних сасанидских времён или даже ранее. Поскольку Маздаяснийская религия (в частности, её текстовая традиция) считалась «украшенной всеми видами знания», то заимствования в неё с запада или востока объявлялись «возвращением» текстов и идей, пропавших после разграбления и уничтожения иранских культурных центров в ходе завоеваний Александра Македонского. Согласно историческому повествованию из 4-го тома, «Шапур, царь царей, сын Ардашира, собрал обратно
нерелигиозные (az dēn bē) книги по медицине, астрологии, движению, времени и пространству, субстанции и акциденции, становлению и разрушению, трансформации и логике, и многим другим наукам и искусствам, что были рассеяны в Индии, Риме и других землях. Он сравнивал их с Авестой и приказал любой список, не испорченный так или иначе, помещать в царское хранилище. И он выставлял на обсуждение вопрос, следует ли объединять с Маздаяснийской религией то, что не испорчено». Далее текст Денкарда говорит об обстоятельствах подобных заимствований, упоминая их утилитарный характер и отсутствие предубеждённости к ним у заимствующих: «То, что было необходимо, было воспринято из иноземных стран, как то различные науки, учения, ремесленные инструменты, искусства, как и Кала-Коша индийцев, Мегисте греков и другие подобные книги, которые были объединены с Основным Текстом (bun nibēg) царского хранилища… Он (царь царей) не пренебрегал ими и не избегал (только) из-за… их иностранного происхождения».
В ранний сасанидский период, несомненно, господствовали прямые ирано-греческие контакты, и как реминисценция предшествующего эллинистического периода в истории Ирана, и как следствие интенсивного взаимодействия в ходе постоянного перехода от войны к миру и обратно на подвижной римско-иранской границе. Основы понятийного аппарата Денкарда и других позднейших пехлевийских философских текстов, складываются уже в это время, когда «международным языком»
(ēwāz ī gēhān) считался греческий. Отсюда мы видим такие заимствования, как hs для греч. χάος (прямое заимствование) или stūnag для греч. στοιχεῖον (полукалька, основанная на созвучии). Большинство философских и онтологических терминов успешно переводилось на среднеперсидский язык, но некоторые из них, например, buništag ‘первоначало’ (греч. ἀρχή) имеют парфянский облик, то есть отражают контакты с греками ещё при Арашкидах (до III в. н.э.). В поздний сасанидский период в деле распространения философии возрастает роль сирийцев, живших по обе стороны границы. Первые сирийские переводы греческих философских трактатов известны с V в. Переводились, прежде всего, Органон Аристотеля и Исагога Порфирия, что во многом определило характер философии на Ближнем Востоке, носившей перипатетический характер со значительными элементами неоплатонизма. Логический аппарат античной философии был необходим сирийцам для христианской апологетики. Точно так же Денкард и, вероятно, предшествующая ему сасанидская традиция, использовала философию для апологетики зороастризма, ориентируясь, прежде всего, на доказательства существования двух первоначал. Хорошим свидетельством сирийского влияния на персидскую философию является слово zahag букв. ‘сын’, ‘отпрыск’, использовавшееся в качестве терминологического обозначения «элемента» (греч. στοιχεῖον). Этот среднеперсидский термин, видимо, происходит из сирийского выражения bar ˀesṭuksā ( ܒܪ ܐܣܬܘܟܣܐ ), букв. ‘сын стихии’, то есть ‘принадлежащий тому же элементу’. Другим сирийским термином является пехл. brādrod, ‘родственный’ в приложении к свойствам, формирующим элементы, представляющий собой кальку сир. ܐܚܝܢܐʾaḥyanā ‘родственный’ от ܐܚܐʾaḥḥā ‘брат’.
Широко известным любителем античной философии и покровителем науки был знаменитый шах Хосров I Аноширван (531-579 гг.), интересовавшийся текстами Платона и Аристотеля. По всей видимости, именно на его правление приходится пик деятельности по переводу на среднеперсидский философских трактатов как с сирийского, так и с греческого. Павел Перс, бывший митрополитом Нисибина, написал на сирийском «Трактат по логике Аристотеля», посвящённый царю Хосрову. По некоторым свидетельствам, Павел в итоге принял зороастризм. Обучал шаха также философ и врач Ураний, участвовавший в диспутах с мобедами в присутствии шаха. В 529 г. византийский император Юстиниан закрыл «языческую» Академию в Афинах, и семь известных философов Академии: Симпликий, Дамаский, Евламий, Прискиан, Гермий, Диоген и Исидор нашли убежище у Хосрова в иранской столице Ктесифоне. Прискиан в дальнейшем написал для шаха сочинение по философии, психологии, астрономии и физике.

А. Смирнов, Глава Философия в Иране, Предисловие