Конечная судьба смертного

Каждая религия по-своему решает вопрос о конечной судьбе смертного. Что следует за земной жизнью? Неужто человек появляется на свет лишь для того, чтобы за короткое время пройти свой жизненный путь и затем исчезнуть бесследно? На эти и многие другие подобные вопросы человек давно ищет ответы. И, скажем прямо, на-ходит эти ответы. Создание цельной концепции вечности, бессмертия души является следствием многовековых исканий и великим достижением человеческого разума. Вера в то, что человеку после смерти воздается должное — в виде вознаграждения или наказания является общей чертой мировых религий. «Этой веры нет ничего древнее в иранской душе», — вполне резонно писала 3. А. Рагозина.

Создатели Авесты полагали, что у каждого смертного вокруг шеи петля. Если человек в дни своего земного существования вёл праведный образ жизни, то по окончанию земного пути эта петля с него спадает; если же человек вёл неправедную жизнь, то его тащат в ад его же петлей. Иранцы верили, что добрые и злые духи поджидают умершего на знаменитом мосту Чинват. Фактически же судьба смертного уже предрешена образом его жизни на земле. Мост Чинват является своего рода контрольно-пропускным пунктом у развилки дорог.

Этот мост стерегут мифические собаки, защищающие и провожающие праведную душу в Мир Отцов особым путём. «Мифологический путь, ведущий в Мир Отцов, тот, которым после смерти идут люди, исповедовавшие традиционную религию ариев, называется «Путь Арьямана» (Ж. Дюмезиль). Замечу, что термину Путь Арьямана отвечает, несмотря на некоторое несоответствие в семантике, осетинский термин «Ироноаендаг», т.е. «иронский» (осетинский//аланский путь), обозначающий ритуал оплакивания покойника, составляющий часть обряда маердаегъдау, т.е. ритуала в честь усопшего (В. ф. Миллер). Учение Заратуштры строго-настрого запрещает оплакивать умершего. Тем самым пророк решительно выступил против ритуала оплакивания покойника и против погребальных обрядов, которые были приняты у его сородичей и которые отличались крайностями.

Каждая деталь процедуры явления смертного в Мир Отцов у иранцев основательно продумана, «каждая черта до тонкости выработанного видения дышит реализмом» (3. А. Рагозина).
Древнее учение предписывает родным усопшего проводить у тела три ночи, так как только после третьей ночи, на рассвете, душа умершего отправляется в царство Йимы, первого царя на земле и первого человека, который умер и стал царем Загробного Мира. Умершему предстоит тяжёлое путешествие. В его честь приносят жертву. Ему посвящают мясо и одеяние, чтобы он мог осилить тяжелый путь. Он попадает в Мир Отцов через мост Чинват в сопровождении прелестной девы.

Считалось, что умерший участвует в семейных трапезах в течение 30 дней. После этого приносится вторая жертва. Затем раз в 30 дней его поминают. Через год приносится третья и последняя жертва. Родные будут поминать его ещё ежегодно в течение тридцати лет.

А теперь вернемся к мотиву трёх ночей. В одном нартовском сказании говорится, что мать эпических богатырей красавица Дзерасса на смертном одре просила своих трёх сыновей охранять ее склеп в течение трех ночей, так как она боялась посягательства на её честь. Две ночи прошли без каких-либо приключений, так как её склеп охраняли бдительные сыновья Урузмаг и Сослан (разные варианты сказания дают разные сведения о её сыновьях). Но вот настала очередь беззаботного Хамица.

Небожитель, рьяно искавший случая для реализации своей давней угрозы, легко ввёл в заблуждение Хамица; в виде света он проник в усыпальницу Дзерассы, оживил её и провел с ней ночь. В результате этого посещения Дзерасса, уже мёртвая, произвела потомство.

Как видим, и аланский эпос и древний пророк Заратуштра (а также его последователи) следуют одному и тому же древнему ритуалу, который предписывает охранять тело умершего в течение трёх ночей.
Каждому смертному предстоит пойти путем Арьямана в Мир Отцов. Это закон жизни, и бог смерти Вайу внимательно следит за его исполнением. Об этом свидетельствует текст Авесты (привожу цитату в переводе В. Р. Абаева):

Можно пройти путём,
который стережёт текущая (река) Дану;
один только (путь) непроходим — безжалостного Вайу.
Можно пройти путём,
который стережёт дракон толщиной с быка,
нападающий на коней, нападающий на мужей;
один только (путь) непроходим — безжалостного Вайу.
Можно пройти путём,
который стережет медведь тёмно-бурый;
один только (путь) непроходим — безжалостного Вайу.
Можно пройти путём, который стережет человек-разбойник;
один только (путь) непроходим — безжалостного Вайу.
Можно пройти путем, на котором колесное войско;
один только (путь) непроходим — безжалостного Вайу.

Как видно из приведённого отрывка, человек в состоянии преодолеть любую опасность, «один лишь (путь) непроходим — безжалостного Вайу», божества смерти. Имя божества встречается и в индийской мифологии, но там его носитель выполняет другие функции. Небезынтересно, что оно сохранилось и в скифо-аланской (осетинской) мифологии, в образе Вайуга.

Выше говорилось, что иранское Вайу и его индийский собрат выполняют разные функции. Скифо-аланское Вайуг наследует, естественно черты иранского Вайу. В произведении великого осетинского поэта Коста Хетагурова «На кладбище» приводится текст древнего ритуала баехвхлди-сын, т.е. посвящение коня покойнику, «широко распространённое у осетин Центрального Кавказа до настоящего времени» (Г. Виденгрен). Здесь говорится о том, что по пути в Царство мёртвых перед покойником возникает препятствие: ему не будут открывать ворота, говоря: «Солнце зашло»...
И далее покойнику дается такой совет (отрывок приводится в подстрочном переводе):

Помолись богу:
«О Бог Богов! Мой создатель Бог!
Сделай так, чтобы прошло, солнце
блеклое по горам!»
Тотчас выглянет горное,
Блеклое солнце,
Железные врата
Царства Мертвых
Тебе один Вайуг откроет.
Ни дурного, ни доброго ему не говори.

Да, действительно, невозможно уйти от Вайуга, стоит лишь оказаться в его власти. Он охраняет своих подопечных очень строго. Проблема связи осетинского Вайуга с Вайу была предметом обсуждения и, кажется, их этимологическая иден-тичность не вызывает споров, хотя есть разные подходы (И. Гершевич, Ж. Дюмезиль, В. Абаев и др.).

В украинской демонологии известно божество Вий, описанное Н. Гоголем в одноименной повести. «Украинский сказочный персонаж Вий является по существу демоном смерти», — писал В. И. Абаев. Действительно, Вий является зловещей фигурой. У этого Вия «веки на глазах идут до самой земли» (Н. В. Гоголь), а встреча с ним всегда заканчивается роковым исходом. Другим славянским народам Вий неизвестен, поэтому наращивается связь Вийа с Вайугом. (Г. М. Бонгард- Левин и Э. А. Грантовский приводят новые аргументы, подтверждающие идентичность образов осетинского Вайуга и украинского Вия).

Одним из интереснейших созданий древнего воображения следует считать образ фраваши — олицетворение души. Первоначально фраваши были связаны с представлениями о душах Предков — Питри (соответствует древнеиндийским Питары — «Отцы», «Предки»). Позже фраваши расширяет свое значение и становится олицетворе-нием вечного духа, они были до рождения смертных и останутся после их ухода в Мир Отцов. О важности данного понятия свидетельствует и то, что сам Ахура-Мазда расставляет их повсюду, дабы они могли влиять на земные порядки, поддерживать живущих в борьбе с силами зла.

В честь Питри в определённое время устраиваются торжественные поминки, на которых присутствуют наиболее почитаемые представители семьи и рода, а также... души Питри. Обязательными блюдами на поминках являются молоко, мёд и блины; произносятся хвалебные речи, перечисляются добродетели и славные дела Предков. Участники таких ритуальных встреч обычно обращаются к Предкам со своими земными просьбами. Аланы — осетины сохранили древний порядок, в честь умерших они готовят мисын «пахтанье», мыддон «медовый напиток», дзайматае «тонкие блины».

Бессмертному духу в Авесте посвящается «Фравартин-яшт» — гимн в честь ушедших в Мир Отцов, но продолжающих плодотворно влиять на своих потомков, помогающих им в борьбе со злом. Это, в то же время, гимн в честь тех, кто ещё не родился, но уже участвует в делах живущих.

Предложенные вниманию читателя экскурсы в аланский (осетинский) фольклор свидетельствует о том, что при создании своей концепции Заратуштра использовал наследие более ранних эпох. Поскольку, говоря словами В. И. Абаева, «скифы остались в основном чужды зороастризму», постольку общие места в учении великого пророка и в фольклоре современных алан//осетин могут быть квалифицированы как наследие дозороастрийской культуры, частью восходящего ко времени иранского единства, частью — к арийской эпохе.